Московский север

 

 

Литературные странички Аллы Васиной

 

★★★

 

БЛЮЗ ПРОМОКШИХ УЛИЦ

 

 

Красное и Черное. Свобода и Система. Небо и Море. Синтез несоединимого. Наивный реализм. Избитый гротеск кумачовой эпохи. Мемуары? Пожалуй, может быть, и так. Кто ты? Ты — во многом это я, только такая, какой могла бы быть Тогда, скорее такая, какой была бы, если бы смогла, минуя непреодолимый барьер, перенестись в То время. Это — ностальгия прошлого по будущему, а не вздохи по добрым старым временам.

Да, но как начать? Вот так просто, сидя за столом... Писать о том, что видишь. Поставлю кассету в магнитофон... Нет, это кружатся большие катушки с блестящей коричневой лентой... Love Story... Вместо белых на синем строк на экране компьютера появляются черные буквы по белому листу, торчащему из старенькой, видавшей виды "Оптимы". Кто тогда думал, что писатель будет доверять свои мысли не перу с чернильницей, не шариковой ручке и даже не пишущей машинке, что целая рукопись может запросто уместиться в кармане?

Что это? На мне уже не джинсы, а брюки-клеш в клеточку и нейлоновая белая блузка с жабо. На стене календарь с двумя милыми персидскими кошечками — нет... что же там нарисовано? Кажется, японский ковер. Что-то вроде этого. Да, а какой же сейчас год? 197... 6 или 7 или 8? Пожалуй, можно начинать.

 

Так тепло... теплый ветер проникает через настежь открытую форточку и неприкаянно бродит по всем трем комнатам. Но как же так? Ведь только что была осень, первый робкий снежок ложился на подоконник — и не таял... А сейчас... Старый ясень, ровесник дома, вытянувшийся аж до пятого этажа, шуршит новенькими листочками.

Где-то внизу, вдоль скособоченного дощатого забора, уклеенного объявлениями, спешит народ. Еще недавно тут был пустырь, а сейчас строится новый дом, такой же 14-этажный, как и все другие. Такова уж гармония этой затерянной на окраине улицы — 14 — 5, 14 — 5 — рядом с пятиэтажкой обязательно должна стоять башня. Кирпич к кирпичу, складываются стены — как и наша жизнь: день ко дню, месяц к месяцу, год к году.

Маленькие частички радости, как белые лепестки полных сил яблонь и вишен, летят в пронизанном вешним теплом весеннем воздухе. В который раз на Земле все начинается сначала!

Ты садишься в звенящий трамвайный вагон и едешь до самого конца, туда, где кончается этот огромный шумный город, туда, где за бело-розовым частоколом пятиэтажных хором встает густо-зеленая крепостная стена березового леса. Здесь, за Окружной дорогой, отрешаешься не только от назойливых квадратов и прямоугольников, но и вообще от всего-всего гремяще-городского. Здесь поют птицы, слагая гимн Природе под аккомпанемент переливающегося по камушкам в овраге ручья, расстилается яркий изумрудный ковер молодой травы. Ты можешь проводить здесь целых полдня, сидя на деревянной скамеечке под кудрявыми белыми ветвями, а можешь просто прогуливаться по узким тропинкам, протоптанным между крепкими корнями.

А в другой выходной ты собираешься в Сад, в свой любимый уголок, где в темной воде заросшего осокой пруда отражается маленький домик. Не беда, что никто не придумал здесь поставить скамейку. Люди, пришедшие сюда, в этот маленький оазис посреди шумной и пыльной столичной пустыни, сидят кто на пеньках, кто на стволах повалившихся деревьев. Однажды ты попытаешься излить на неприкосновенно-белый листок альбома это буйство зеленых красок, розовое тепло вечной звезды, легкую рябь на поверхности перевернутого мира, но это будет лишь просто рисунок, просто игра оттенков смешанных акварельных красок на бумаге — и все.

А потом ты пойдешь мимо ручейка, в который смотрятся грустные лиловые ирисы, не понимающие своей торжественной красоты, туда, где плавают величавые белые лебеди, изгибающие шеи вечным знаком вопроса. Они любят брать у тебя кусочки хлеба, больно хватая за руку.

И что остается дальше? Через царство алых, розовых, белых, желтых роз, страстных и опасных цветов, через маленькую арку, увитую колючим стеблем, выйти за высокий забор на гремящую пропахшую бензином улицу...

 

Часы бьют один раз. Ночь пушистой черной кошкой сворачивается в клубок у ворот Вечности. Последний трамвай, скрипнув на повороте, уходит за невидимую черту, разделяющую два района города. Где-то вдалеке полуночный поезд уходит в страну Одиночества, протяжный печальный гудок разливается в хрустальном воздухе, по натянутым струнам рельсов пробегает тоненькой струйкой лунный свет. Прощальным блюзом простучат колеса, все дальше и дальше унося свою музыку. Так пусто! Тягучая тишина змеей ползет по полу, оставляя на полу липкий след.

 

Сейчас Его нет с тобой... Да, а кто же Он? Вообще-то Он твой начальник, но так ли для тебя это важно? Важно, что вы любите друг друга, хотя не можете быть вместе. Как же, ему нужно быть "морально устойчивым в быту", да и чтобы жена чего не узнала... Все, что вы можете себе позволить, когда так много нужно сказать, это легкое прикосновение руки и пристальный взгляд, проникающий в душу — пока не видят сотрудники. Сейчас для тебя главное — просто любить, а значит найти в своей жизни новый смысл, новый источник сил для существования.

А как же так получилось? Ты попала к Нему в отдел после института, по распределению. Сначала все было так, как и должно быть в "здоровом коллективе". Вы здоровались и прощались, изредка перекидывались словечками — о погоде, да и вообще о делах.

Как-то, прошлой зимой, коллеги поехали на экскурсию в Прибалтику. Получилось так, что ты осталась с Ним в купе одна. Вы мчались сквозь ажурное таинство ночи, в Его глазах отражались звездные россыпи огней маленьких и больших городов. За стеной пели под гитару. Что же Он говорил тебе? Слова старые и избитые, но заставляющие с глубокой древности сердца биться чаще и кровь бежать быстрее. Что-то оборвалось внутри тебя, и то, что уже несколько месяцев было неясным наваждением, наконец стало новым и таким понятным чувством. С этого дня ты будешь вновь ждать этих слов и страстного прикосновения рук.

Ты полюбила Его за то, что Он полюбил тебя, хотя и знала, что вам не быть вместе.

Нет, ты ни за что не признаешься своим друзьям во всем.

 

Кто же твои друзья? Ира, соседка из квартиры напротив теперь твоя лучшая подруга, с которой ты познакомилась еще в прошлом году, когда у тебя не работал телефон. Вы с ней чем-то похожи – она, как и ты не может быть с любимым человеком. Почему вы подружились? Трудно сказать. Наверное, из-за ее критического отношения к миру. Она редко бывает чем-либо довольна. Вот, к примеру, недавно она побывала на выставке известного художника. Нет, чтобы как все остальные ходить и молча наслаждаться живописью — она дала интервью на радио и разнесла выставку в пух и прах. А еще она очень любит ругать свою золовку за то, как она относится к детям. Конечно, это не главная тема ваших разговоров. Вы же так любите музыку. Как-то Ирин дядя из Казани подарил ей 300 рублей "на пропитание". Она поняла это не прямо — купила стереоаппаратуру, чтобы питаться "духовной пищей".

Тебе очень уютно у нее, в большой комнате, превращенной в маленький сад. Остролистный плющ свисает с книжных шкафов и гирляндами вьется по обеим стенам. Белые, голубые, лиловые, бордовые искорки фиалок вспыхивают под мохнатыми листьями на окне. В углу бархатным звоном звенит красный колокольчик китайской розы. Здесь, в этом комнатном садике, ты осознала, что классическая музыка — это не заунывная тянучка, которую передают по радио. Здесь ты впервые услышала готическую монументальность звуков органа и высокую скорбь Реквиема.

 

У тебя есть и другие друзья. Так часто ты надеваешь любимое облегающее синее платье без рукавов в желтый и оранжевый кленовый листок, белые туфли на платформе, садишься в 61-й автобус и едешь к своей кузине Лине, которая живет неподалеку. Здесь собирается компания — ее жених Колян — простой мужик, двоюродная сестра Люся — томная блондинка, которую сопровождает крайне серьезный муж — будущий строитель. Что тебя привлекает в этих людях? То, что они — твои родственники? Скорее всего то, что тебе присуща тяга к простым людям — ведь с ними так просто, не надо рассуждать о всяких заумных вещах. Тебе простота иногда почему-то необходима как воздух. А еще и такое обстоятельство, что в квартире твоих дяди и тети всегда есть то, чего нет у тебя — всякие заморские штучки. Какая-то тайная зависть примешивается.

Ты звонишь в дверь — и в ответ на звонок раздается звонкий лай. Лина открывает дверь, и толстый пучеглазый карликовый пинчер-альбинос выкатывается в прихожую. Он хорошо понимает команду "Свои!" — тут же замолкает, начинает радостно прыгать и лизаться.

Вы проходите в большую комнату, садитесь на диван, над которым висят большие круглые часы — подарок твоего отца. Неутомимая секундная стрелка беспрестанно возвещает о смерти маленьких мгновений. Лина проводит рукой по длинным крашенным волосам, поправляет воротник блузки, из-под которого видна цепочка с подвеской из янтаря — еще один подарок твоего отца, сделанный его руками, — и идет включать магнитофон. Вы болтаете, вспоминаете о чем-то...

Например, о том, как прошлой зимой вы всей компанией, выйдя из последнего подъезда, спускались по обледенелому склону оврага вниз, к Яузе.

Прозрачная вода лизала сахарную кромку снежного берега, ветер шепотом шуршал в засохших желтых стеблях полыни. Огонь костра — вечная стихия — вздымался вверх, стремясь породниться с другой вечной стихией.

Люся жарила шашлыки и пекла картошку на костре, Лина собирала хворост. Колян толкнул тебя, и ты упала в пушистую вату снега. Серый купол неба был покрыт черными трещинами веток, сквозь которые золотился крест церкви стоявшей на другом берегу деревеньки. Ты лежала на земле и смеялась...

 

"Времечко пройдет, и вспомнишь ты, что было, с тобою нас.." — сверху раздается песня. Соседи из 32-й "гудят". Ты подходишь к окну. Скорбная серая фигура прохаживается вдоль дома — баба Глаша из первого подъезда вышла на вечерний променад. Легкие лепестки шиповника в зачарованном сне покидают родной цветок и опускаются на колючую проволоку, которой огорожен цветничок под окнами второго корпуса — непонятный символ отчужденного времени.

Yesterday. Вчера. Что же было вчера? Его друг уехал на несколько дней и дал Ему ключи, чтобы присмотреть за собакой.

... Вы долго ехали на лифте на последний этаж. Войдя в комнату, ты подошла к окну — кругом было только небо. Ничто не закрывало разводы серой акварели на вечном белом листе. Это было как знамение — небо, падающее на землю, и ты, возносящаяся в небо. Здесь все случилось в первый раз.

"Ты и я — две половины единого целого, как гласит древняя легенда", — говорил Он. — "Мы нашли друг друга, мы стали единой душой". "Но разве так бывает? Разве есть душа? Это же пустой звук", — удивляешься ты. "Забудь то, чему учила нас эта абсурдная система. Разве то, что ты чувствуешь сейчас, не подтверждение этому?"

 

Тополиная метель змеится под колесами трамвая и ударяется в забор, за которым урчат машины — строится новая линия метро. Ты мысленно прощаешься с жаркими улицами, уставленными игрушечными кубиками пятиэтажек — впереди отпуск.

Импозантное здание Белорусского вокзала становится все меньше и меньше, а маленький балтийский курортный городок — все ближе и ближе. Твоя подруга Таня сидит у окна и играет в йогу — ужасно интересное занятие в скучном поезде...

Желтое и синее. Синее и голубое. Маленький городок – мир, разделенный на три трети, где оранжевый шар звезды растворяется в вечном движении волн, стремящихся к бесконечному полукружию берега. Соленый ветер играет рондо на ступенях деревянной лестницы, ведущей от пляжа в парк, где вековые дубы возле старинного замка рассказывают древние легенды чайным розам.

... Ты, Таня и Мартин, полный белокурый чех, сидите на веранде виллы и завтракаете. Ты улыбаешься как всегда, радуясь свободе, пришедшей после серой вереницы трудовых будней. Вдруг глаза Тани засветились тем особым блеском, который означает у нее крайнюю степень рассерженности. Она встает из-за стола, ударяет тебя по щеке и вцепляется в волосы. "Будешь знать, как отбивать чужих парней!"

Ты знаешь крутой нрав своей подруги и ее недюжинную силу — она с легкостью несет чемоданы со своими нарядами, которые ты не можешь даже сдвинуть с места. Пусть даже она потом попросит прощения — ты полностью не простишь ее, хотя пойдешь после обеда на пляж.

Там, на пирсе, глаза твоей подруги снова приобретут зловещий блеск, и ты решишь: пусть она остается со своим иностранцем, а я убегу, убегу отсюда. Ты воспользуешься мгновением, когда она отвернется и побежишь, побежишь прочь от бело-синего шелеста волн, прямо босиком, сбросив тяжелые босоножки на платформе, через весь город, расцвеченный желто-зелено-красными флажками в честь открытия курортного сезона. По главной улице шагает процессия нарядных музыкантов, гремит духовой оркестр, а тебе как-то не хочется ликовать вместе с нарядными отдыхающими. Прочь, прочь. Тебе не надо таких друзей, не надо бронзового загара, не надо глянцевых цветных фотографий. Прочь, прочь, назад, к звездной россыпи столичных огней...

 

...Друзья зовут тебя поехать в деревню, и ты соглашаешься — ведь от отпуска еще осталось две недели.

Вы, все впятером, сидите в купе. На столике разложены бутерброды. Лина в углу щелкает семечки. Ты и Люсин муж играете в карты. Поезд стоит в чистом поле — прямо как поется в песне. Там, впереди, случилось несчастье — крупная авария. Кто-то в конце вагона кричит, что поезд возвращается назад, дорогу починят только через день. А за окном — зеленое море степных лугов, где-то вдали тоненькой черточкой виднеется далекий лес. Жар далекой звезды разлит в неподвижном летнем воздухе, насквозь пронизанном ароматом полевых цветов. Высокое лето — незримый пассажир, бродит по вагонам, заглядывая в каждое купе.

— Вернемся назад, попросим Валерку, он нас отвезет, — предлагает Колян.

Как вы добирались на стареньком "Жигуленке" — это целая эпопея: машина сломалась прямо посреди шоссе, проехав несколько километров.

Путь от дома до деревни, который обычно занимал шесть часов, растянулся на целый день. Словно кто-то незримый останавливал тебя, никак не давая добраться до цели. А ведь в чем-то он был прав.

...Старые яблони шелестят кронами возле маленького домика. Люся лежит в гамаке с сигаретой в руке и смотрит сквозь затейливую мозаику листьев в синеву. Ты качаешься на качелях, подвешенных между двумя толстыми стволами. Ребята ушли за грибами в маленький березовый лесок, начинающийся прямо за околицей. Лина хлопочет по хозяйству в доме — ведь вечером опять, как и в прошлое воскресенье, намечается вечеринка — ребята пригласили своих местных друзей.

...-А сейчас выпьем за нашу красавицу, предлагает уже изрядно выпивший Шурик, местный заводила. — А может, ты разденешься?

— Давай-давай, публика просит! — усмехается Лина. — В чем же дело? А то мы с тобой дружить не будем.

Ты выбежала из-за стола прямо в сени, наступив на что-то мягкое — дедушка-кот Тема попался под ноги. Прочь, прочь — ты уже за забором, падаешь в душистый стог сена. Королева ночи восходит на трон по гибким березовым ветвям, озаряя мир серебристым светом. Бесконечность лежит на земле, отражаясь в зеркальной глади пруда, на которую старые ивы роняют свои слезы. Свернутый листок ольхи под неслышную баркаролу плывет к уснувшему берегу. Что-то холодное и мокрое ткнулось тебе в руку — верный пес прибежал, словно устав от пьяных хозяев.

Ты лежишь в ароматной траве и смотришь вверх. "Его нет сейчас со мной", — думаешь ты, — "но мы же вместе, мы же — одна душа, мы же сейчас там, в мире, которому нет ни начала, ни конца — когда Он думает обо мне".

Ты не ложишься спать, и на следующий день в шесть утра уже стоишь на автобусной остановке...

 

Ошибки, ошибки... Ты не можешь найти себе настоящих друзей, и мучаешься этим. Ты не можешь порвать со всем привычным — и снова идешь к этим людям, хотя понимаешь, что ты выше их, выше обыденной серости черных будней и красных выходных, выстроившихся в колонны по семь и шагающих под бравурные марши уже седьмой десяток лет.

Любовь вознесла тебя над хаосом исковерканного мироздания, посреди которого твои одинокие ночи, когда хочется подарить Ему всю свою нежность, когда всего лишь при воспоминании о Нем блаженство проливается золотым дождем, и тебе хочется поднять трубку телефона, набрать номер и услышать до боли любимый голос. Но нельзя, сейчас нельзя. Можно только тогда, когда вы остаетесь после работы, сообщив домашним об очередном собрании или заседании.

 

...Седьмое ноября. Фонарные столбы украшены красными флагами, на крышах домов горят гирлянды разноцветных лампочек. На столе две бутылки шампанского, три — водки, бутерброды с черной икрой и сервелатом, салат, апельсины и начатая пачка "Беломора". За столом все те же твои друзья, Колькин брат Валера да еще интеллигентка Рита, непонятно как затесавшаяся в такую компанию.

— Я вчера такие джинсы достала! — хвастается Лина.

— Целый час стояла за ветчиной, и не досталось, — Люся высказывает недовольство.

— Давайте выпьем за праздник! — предлагает Рита.

— Ты у нас настоящий коммунист, — Валера хлопает брата по плечу.

— А сегодня...

— А вчера...

— Я достану, какой тебе размер?...

— Сейчас по телеку фильм будет...

— Еще чего...

У тебя кружится голова от водки и этих нудных тянучих разговоров. Ты подходишь к окну. Ветер, неутомимый музыкант, играет на саксофоне, теребит упругие струны дождевых струй, капли выбивают ритм по стеклам — и звучит старый верный блюз, в такт которому раскачивается осень.

"На столе бутылки-рюмочки, эй, красавица, вина налей. Выпьем рюмку водки за безделье, сердцу станет веселей", — кто-то врубил магнитофон. Рита с Валерой пляшут посреди комнаты, задевая за стулья.

— Пошли салют смотреть! — предлагает Колян.

И вы все шумной толпой вываливаетесь из подъезда и идете через дорогу на пустырь. Кажется, что дождь, ветер и холод всем нипочем: столько народу уже собралось на пустыре. Гремит залп, зеленые и розовые хризантемы расцветают в небе, осыпая лепестки, падающие на кособокие избенки деревни. Крест церкви золотится на сером фоне. Нестройное "ура" висит в промокшем насквозь воздухе.

Опять залп и опять "ура". Залп и "ура". Все. Твои друзья, заметив автобус, кидаются к остановке. Ты переходишь улицу и снова остаешься одна, слушая вечный блюз.

 

...Актовый зал института. Душно, нестерпимо душно, хочется выбежать прочь в быстролетные предзимние сумерки, где мертвый неоновый свет полукружиями распластан по усталой влажной земле. Кровь стучит в висках жарким presto.

На трибуне Он — делает отчетный доклад.

— Задачи отечественной науки состоят ...

ля, до, ми, соль...

— И поэтому мы должны во что бы то ни стало...

фа, си-бемоль, ре...

— Я говорю, так не может больше продолжаться. Мы должны в корне менять все.

В зале шум, крики, недовольные голоса. Кто-то ругает Его, кто -то защищает. Стены и потолок, украшенный искусной лепниной, кружатся в бешеном ритме. Ты тихо падаешь вниз, пролетая сквозь красные, коричневые и желтые круги в невидимую пропасть, у которой нет начала и конца...

 

...Зима на тройке белых лошадей неслышно несется по улицам Черемушек, расстилая белое кружевное покрывало. Бойкое стаккато дождя сменилось застывше-звенящим в вышине "до" пятой октавы. Маленькие костерки рябиновых гроздьев полыхают на слабых ветках.

Сабина и Луиза, среднеазиатские провинциалки, лежат в палате вместе с тобой, днем режутся в карты, а на ночь травят анекдоты.

Твоя подруга с работы пришла навестить тебя. "У нас будет новый начальник", — не терпится сообщить ей. Ты смотришь недоумевающим взглядом. Он уезжает. Далеко. Насовсем. Навсегда. Искать счастья на земле обетованной, непонятый здесь, в стране, опутанной структурой системы.

Ты надеваешь пальто и, собрав последние силы, выбегаешь из жуткого здания больницы. Такси через весь город, накрытый белой марлей, везет тебя к Нему, по живым улицам, усыпанным звездопадом огней. И тебе кажется, что это — твой последний полет в звездное небо, после которого — ничто, после которого ты станешь птицей, закованной в земную клетку.

Он уже собирается уходить, стоит посреди пустого кабинета в синем плаще и меховой шапке. Ты стоишь в дверях, не в силах больше сделать ни шагу и вымолвить слово. "Прости, видно, так суждено, так указано свыше...", пытается оправдаться Он. Ты недоумеваешь: "Но там же...". "Ты же видишь — все это неправда. Не верь тому, что говорят..."

Силы изменяют тебе — и ты падаешь в его объятья. Пусть тебе будет так же хорошо, как раньше — но в последний раз. А потом? Куда теперь идти? Назад? или домой? Стеклянная безысходность сгоревшего дня.

 

Боль, неизбывная боль, как тысяча стеклянных осколков впивается в душу. Улетающий самолет чертит огненную линию на безоблачном доселе небе. Его больше здесь нет, нет, нет. Ты вспоминаешь Его слова: "Помни, что я останусь с тобой. Только посмотри на небо — и ты будешь знать, что я думаю о тебе." Две звезды не может разлучить ветер Вечности. "Может быть там, в небесах, все так и просто, но здесь, на Земле, нам, простым людям так нельзя", — думаешь ты.

 

Новый год, взмахнув еловой веткой, открыл новую страницу. Вы вместе с Ирой сидите в ее домашнем садике и пьете шампанское. Посреди стола стоит маленькая статуэтка — символ года Овцы. Звучит блюз — аккорды гроздьями падают сверху, и звуки стеклянными шариками раскатываются по полу. Ветка плюща скрипичным ключом свернулась на фоне желтой занавески.

Пусть звучит вечная музыка. А боль? Она будет напоминать о себе, и не день, и не два, пока маленьким серым котенком не свернется в клубочек где-то в дальнем уголке души.

Москва, Медведково, год тысяча девятьсот семьдесят восьмой.

 

Вот и все. Осталось нажать клавишу "F10", и мой рассказ займет соответствующее ему место в компьютере. Тебе, дорогой читатель, наверное, наскучили мои пустые откровения, надоели мимолетные картинки ушедшей эпохи. Но постарайся не судить меня строго. Говорят, что лучший способ избавиться от прошлого — рассказать о нем. Но, кажется, это помогает мало. Было ли так? Что-то действительно было. И никуда не деться от пережитого. Так пусть же оно будет, хотя бы на страницах книги, не таким сумеречным и неизбывным.

 

***

 

© 2006 Алла Васина

 

назадвперёд

 

Московский север

 

©   2 0 0 6   C е в е р я н е