Старое Свиблово со стороны Свибловских прудов. Уникальная фотография Виталия Лазарева (прислана 15.05.2021 г.). Ориентировочно, начало семидесятых годов, возможно, 1973 или 1974 год.

На дальнем плане один из домов в Лазоревом проезде. Всё это в несколько мрачноватом стиле описано Олегом Павловым в "Школьниках" (читайте фрагмент ниже).

<...> Свиблово — московская окраина, километрах в тридцати от Красной площади и Кремля. Этот район Москвы обживали татары, переселенные сюда в шестидесятых годах из трущоб Марьиной Рощи. Кроме татар, населяли район деревенские, кто жил еще в деревне Свиблово, которую снесли в пух и прах, отдавая землю ее под Москву. Деревня насчитывала бытия своего на земле многие сотни лет, как и московская земля. Ею владели при московских царях бояре из рода Свиблов. От бояр этих и взяла она свое название. Это я вычитал у Соловьева, в его "Истории России с древнейших времен", три начальных тома которой выклянчил у своего киевского дедушки, да и то как подарок загодя на четырнадцатилетние (больше он из жадности так и не дал), и тогда же возгордился написать ни больше ни меньше "Историю Свиблова". Но некая деревня Свиблово поминалась за всю русскую историю только раз или два, как боярская вотчина.

Нашу школу учителя называли не без гордости "русской". Гордость за школу внушалась исподволь с первых классов, будто б за "французскую" или "английскую". "Нерусской", то есть татарской, считалась другая школа, и про нее ходили слухи, что там каждый месяц сажают кого-нибудь в тюрьму и что научиться в ней вообще можно только плохому. Бывшие деревенские, а теперь городские дети их, не одно поколение, учились в нашей школе, что и была построена здесь первой, еще до переселения татар из Марьиной Рощи. Выходило, что дети бывших деревенских наполняли одну школу, а татар ходили поколение за поколением в другую. Конечно, татары учились и в нашей школе, но принимали их с неохотой, когда уж не могли не принять, потому что жили на закрепленных за школой улице Снежной и проезде Серебрякова; улицы Седова и Русанова отходили школе татарской. Отчего-то почти все улицы в Свиблове, бывшей этой деревеньке, были названы именами покорителей Арктики, полярных летчиков или мореплавателей — будто инопланетян; а были еще в Свиблове улицы Амундсена, Нансена, проезд Дежнева. И бетонные плиты жилых домов казались поневоле кладбищем давно умерших покорителей ледового материка, такого же фантастического и отдаленного от сознания, как Марс. Ледовая пустыня так и зияла где-то во мгле да мерзлоте космоса, простужаясь на вселенском ветру, необитаемая для людей. Но одиночки рода человеческого все же побывали там — и вот парадом куцых однородных улиц, где из-под асфальта все еще пробивались к свету какие-то ростки да лопухи, вздумали отчего-то всем уж им сразу, по широте душевной, как покорители покорителям, воздать почести на месте стертой в пух и прах простой смертной деревни. В самом Свиблове деревенские и татары уже детьми ходили оравами, отлавливая друг дружку на своих улицах, и дрались. Пыльные и пустоватые летом, зимой тесные от сугробов, улочки таили детскую злобу одних к другим. Злобой этой кишели компании уже начинавших спиваться неработавших и неучившихся парней, дожидавшихся или армии, или тюрьмы. Кто возвращался из армии — обзаводились семьями, шли на работу, отлипая от прошлого. Народец смешивался и утихал далеко от этой вечной детской злобы: свибловские брали в жены татарок, татары женились на свибловских, жили обычно и умирали. От деревни осталось кладбище за оврагом у речки Яузы, где кончались дома, — оно не имело названия, было похоже издалека на свалку металлолома, рыжея ржавчиной крестов да оградок, и хоронили там, самозахватывали на бесхозном кладбище клочки земли, только семьи деревенских — доживших свой век уже в городе стариков да старух.

Дворы пустовали, заросшие глухо деревьями. Свободы, простора, отбыв положенное в школе, искали на пустырях, где обрывались новостройки,- в оврагах, по обоим берегам обмелевшей, едва текущей по плоской голой равнине, но все еще манящей к своей открытой воде Яузы, у двух прудов размером с футбольное поле, куда летом ходили купаться, а зимой расчищали от снега пятачки льда и катались на коньках. На лесистом холме, над той плоской подошвой, где извивалась ядовитой мутной змейкой Яуза, а загнанная в трубу, под землю, разбухала двумя прудами, возвышалась брошенная усадьба свибловских помещиков да домовитая церковь с ободранными каменными стенами и с проломленным в темечке череповидным куполом. Оттуда доносился только вороний гвалт.

От деревенских домов, окружавших когда-то усадьбу и бесследно исчезнувших подле ее развалин, остались подвалы, погреба — ходы в них, покрывшиеся дерном, сровнявшиеся с землей, то и дело отыскивали, а бывало, что и проваливались туда. Потому мертвой усадьбы помещиков боялись. В лес на холме, в завалы каменные усадьбы и разоренной порушенной церкви, в Яузу, в пруды, в зияющие пробитые дыры погребов что ни месяц подбрасывали трупы, и можно было видеть, как, прочесывая местность в поисках улик и следов очередного преступления, бродили милиционеры, похожие на грибников. Свиблово таило где-то волчьи углы, воровские схороны. Ворье было тоже когда-то переселенное, живое наследие Марьиной Рощи. Эти люди, ходившие сторонкой, пустырями, молчаливые сутулые мужики да крикливые подпитые женщины, особенно летом любили повылазить на волюшку у прудов, устраивая себе для пьянок шалаши в лесополосе, заманивая к себе выпивкой малолеток и разбитных школьниц, купаясь да греясь под солнцем.

Пропадая на прудах, первым же летом, как мы переехали в Свиблово, видел я такую картину: подозвали мальчиков, ходивших стайкой с удочками вдоль берега. Мужчина, что восседал в кругу своих приближенных, выбрал одного мальчонку, протянул ему налитый стакан и приказал выпить. Тот заупрямился. "Пей, а то убью!" — И в руке, как у фокусника, появился нож. Плавно погрозил, будто пальцем; ни-ни, ну-ка пей! Страх заставил мальчика отпить из стакана. Через минуту он уже едва держался на ногах. "А теперь деньжатами делись. Небось мамка балует, вона какой холеный". Мужчина, годившийся мальчику в отцы, говорил с ним жестоко, хрипло, как харкал, но лицо его при этом было расслабленным, даже добрым, что и заставляло замирать от ужаса. "Сбегай к мамке, принеси рубль. А не принесешь, порежу, найду, из-под земли достану, и тебя, и мамку". Все, кто кружком разлегся за бутылкой, меж тем надрывались от гогота. Вор еще поворковал, довольный собой, и отпустил всю стайку перепуганных мальчиков на волю, пригрозив, чтоб не смели никому жаловаться.

Малолетние, что прибивались к таким компаниям на прудах, потом тоже начинали гулять по Свиблову с ножами — и так, в гульбищах, взрослели. Всех таких, казавшихся одиночками, знали по их кличкам, ходили в одну с ними школу, где они наводили страх, в четырех-то стенах еще безысходней. Трусили мелочь. Устраивали для смеху пытки, принуждая что-то сделать унизительное. Ходили в школе, понятно, без ножей, но всегда казалось, что ножи при них; и если держали руки в карманах, то уже чудилось, что у них там финки. И мы, младшие, свято верили, что "им за это ничего не будет", что тот, кто осмеливался держать в кармане нож, был уже хозяином наших жизней.

<...>

Олег Павлов. Школьники

1999 г.

Старое Свиблово со стороны прудов. Атмосферная фотография Виталия Лазарева (прислана 15.05.2021 г.). Ориентировочно, начало семидесятых годов, возможно, 1973 или 1974 год.

Продолжение темы трущоб см. на стоп-кадрах из фильма М. Глидера о реконструкции Дзержинского района в 1965 году.

Официальное наименование фабрики — Свибловская картонная фабрика Печатьсоюза. Судя по данным газеты «Вечерняя Москва» (см. ниже), фабрика образовалась в 1929 году по инициативе местных крестьян. Находилась она по адресу: с. Свиблово, д. 13; здесь же числилось общежитие фабрики. Цех фабрики располагался по адресу: с. Свиблово, д. 128. Телефон «Лосиноостровск», доб. 2-30. (Вся Москва: Адресно-справочная книга. 1936 год. — С. 207.). Что касается застройки фабричной промзоны, самая ранние здания, упоминаемые в кадастре, датировались 1917 и 1923 годами. Однако до наших дней дошла гораздо более ранняя постройка — оно и понятно, так как до картонной фабрики здесь размещалась суконная фабрика купца Кожевникова, материалы о ней есть во всемирной сети.

По данным проекта «Открытый список», работали на картонной фабрике и проживали в ее общежитии следующие работники:

ответственный исполнитель по снабжению Алексеев Петр Михайлович (1908 г.р.);

кассир Михеев Петр Егорович (1895 г.р.);

плотник Васильев Сергей Иванович (1909-1938), жил в кв. 2;

начальник пожарной охраны Герин Эрнст Андреевич (1906-1938);

пожарный Данилов Иван Петрович (1915 г.р.);

сторож артели инвалидов Яковлев Алексей Яковлевич (1897 г.р.), жил в кв. 23.

С началом Великой Отечественной войны роль фабрики в жизни города резко возросла. Из-за нехватки новых материалов граждан начали активно привлекать к сбору утиля: тряпок, бумаги, картона, кассовых чеков. В прессе военных лет можно часто встретить статьи, разъясняющие широкой общественности важность сбора и переработки вторсырья.

ФАБРИКА В ДЕРЕВНЕ СВИБЛОВО

КАРТОН ИЗ ОТБРОСОВ

Много использованной бумаги в типографиях, учреждениях, магазинах. Одних кассовых чеков скопляется за день в магазинах столицы сотни мешков.

Переработкой негодной бумаги заняты жители подмосковной деревни Свиблово, объединившиеся в товарищество.

12 лет назад крестьяне подыскали на складах железного лома машину, выброшенную за устарелостью с бумажной фабрики. Они перевезли ее в деревню и установили в пустом корпусе бывшей фабрики местного предпринимателя.

Вскоре по дорогам потянулись встречные потоки: из Москвы везли старую бумагу, в Москву возвращали зеленый, красный, фиолетовый картон.

Картон шел в коробочные и переплетные мастерские. Из него делали козырьки к фуражкам, школьные сумки, портретные рамки, папки для записных книжек и блокнотов.

Сейчас Свибловская картонная фабрика выпускает непромокаемый, светомаскировочный и строительный картон, заменяющий фанеру.

Мих. АР.

Вечерняя Москва. — 1941. — 12 декабря. — С. 4.

О масштабах сбора и переработки утиля свидетельствует следующая статья, опубликованная через месяц после первой.

ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ ВЕЩЕЙ

НА 124 600 000 РУБЛЕЙ УТИЛЯ

Рано утром, еще затемно, с мешком за плечами и с крючком в руках расходятся по городу тысячи людей. Они заходят во дворы, заглядывают на помойки, подбирают тряпье, кости, банки, старую обувь, складывают все это в мешки и несут на приемные пункты.

На пунктах, у заборов — кучи железного лома. Под навесами — горы тряпья, бутылок, банок. Дальше громоздятся ворохи обуви, шубных обрезков, веревок. Много чистых отбросов везут сюда прямо с фабрик. Это — большей частью мелкий швейный лоскут.

Рядом с приемными пунктами — склады. На них идет сортировка. Десятки женщин сортируют разложенное на грохотах чистое тряпье. Привычно и ловко мелькают руки, сбрасывая лоскут в корзины. В суконные обрезки для разделки на волокно не должна попадать бумажная ткань. В тряпье для бумажных фабрик незачем класть суконный лоскут. Крашеную ткань не следует смешивать с некрашеной. Чем лучше произведена сортировка, тем дороже утиль.

Наконец утиль пакуют, ставят на кипы ярлыки. Везут в артели.

Старую веревку, дерюгу, рваный валенок раздерут там на волокно. Рваную обувь разделают на кожу для починок. Из галош наделают детских мячей. Тряпки обеззаразят, простирают до белизны и хруста в руках, и получится обтирка для паровозов. Из банок выгонят олово, а жесть пустят на фурнитуру, пряжки и чемоданные замки. Из костей вытопят жиры для мыла, глицерина, стеарина, клея, а кость пустят на ручки к зубным щеткам. Из рогов и копыт наделают пуговиц, гребней, расчесок. Мелкий лоскут пойдет на платья для кукол.

При входе в магазин ширпотреба вам и в голову не придет, что множество вещей, лежащих на полках, сделано из утиля. Вы видите обувь с фигурным носком и задником и думаете, что это сделано для моды. На самом же деле этот фасон позволяет верх обуви делать не из одного, а из четырех лоскутков. Покупая детский сарафанчик, у которого зад и перед одного цвета, а бока другого да еще оборка снизу, вы находите, что это красиво. И действительно, сарафанчик выглядит пестро и нарядно. Он сделан из утиля. Сумка школьника, корочки блокнота в вашем кармане сделаны из картона Свибловской фабрики, а картон выработан из брошенных папиросных коробок и использованных магазинных чеков.

В Москве до войны было 15 артелей, занимавшихся сбором и переработкой утиля, в которых работало 4 150 человек. Сейчас осталось 7 артелей с 2 550 рабочими.

За 1941 год сборщики утиля собрали:

4 272 тонны тряпья, 13 547 тонн промотходов — лоскута из швейных мастерских, 861 тонну старых галош, 415 тонн старой кожаной обуви, 10 564 тонны макулатуры, 924 тонны кости, 2 190 тонн цветных металлов, 15 075 тонн черных металлов для переплава, 13 992 тонны черных металлов для поделок, 325 тонн консервных банок и множество бутылок.

Из этого утиля в мастерских Утильпромсоюза изготовлено:

1 448 000 пар рукавиц, 125 тысяч пар обуви, 67 000 роговых гребней и расчесок, 900 одеял, 631 000 хозяйственных сумок, 131 тонна веревки, 722 тонны одежной и мебельной ваты, 95 тонн изоленты, 606 тонн искусственной шерсти, 458 тонн строительной пакли, 6 943 тонны обтирочных концов, вымыто и сдано 14 миллионов бутылок.

Всего за год собрано и переработано утиля на 124 600 000 рублей.

В буквальном смысле слова эти миллионы подняты под ногами.

Пионеры, домохозяйки, дворники, управдомы! Покажите пример образцового сбора утиля. Это — дело большой государственной важности.

Мих. А.

Вечерняя Москва. — 1942. — 19 января. — С. 4.

Здесь, у изгиба Яузы, опять же между двумя мостами (первый — на фотографии выше, второй — вот), почти сто лет просуществовала небольшая промзона, которой владела Свибловская картонная фабрика Мосгорсовнархоза (так она называлась в 1961 году). На фрагменте карты 1968 года (геоподоснова 1962-1964 гг.) она обведена красным кружочком. Фабрике принадлежали не только промышленные корпуса, но и общежитие с адресом: Свиблово, дом 13.

Улица слева — это старая Берёзовая аллея, которая потом прошла вдоль путей МОЖД. Верхняя часть округлого треугольника — Лазоревый проезд.

Бывший автомобильный мост через Яузу. Ширину моста существенно сократили — чтобы автомобилистам не повадно было ездить. На память о первоначальном назначении сооружения остались ведущие к реке тротуары.

Вид на юго-запад со стороны Лазоревого проезда. Асфальтированная дорога ведет к дому 12 по Лазоревому проезду. На правом берегу Яузы дорога через гаражи выходит на угол Берёзовой аллеи и Сельскохозяйственной улицы.

23 мая 2004 года.

После сноса большей части корпусов, принадлежавших картонной фабрике, и возведения комплекса небоскрёбов, открылся вид на старинное здание, бережно сохранённое и реконструированное, что само по себе удивительно и  достойно уважения.

Вид с бывшей Берёзовой аллеи, ныне небольшого проезда к Яузе, ставшего дворовой дорогой большого жилого комплекса.

Тёмное здание между двумя небоскрёбами— владения Хуамина.

25 июля 2021 г.

На фронтоне указана дата постройки. Двести лет — это вам не шуточки!

Вид с другой стороны. Это украшенный барельефом парадный фасад с предыдущей фотографии.

Вид в сторону бывшего Московского зеркального комбината.

25 июля 2021 г.

Фасад.

Вид в сторону Яузы и Лазоревого проезда.

1 августа 2021 г.

Древнесоветский забор у бывшей проезжей дороги от нынешней Берёзовой аллеи к Лазоревому проезду.

Вид на восток в сторону проспекта Мира. Ведётся строительство на месте упомянутого выше зеркального комбината.

14 мая 2016 г.

"Старая" Березовая аллея шла прямо в Свиблово мимо фабрики от перекрестка с Сельскохозяйственной улицей. Теперь она окружена "ракушками". Вдали виден пешеходный (ранее автомобильный) мост.

Фотография А. Карасёва, сентябрь 2006 г.

назадвперёд

Свиблово и окрестности

Московский север