В глубине парка Тимирязевской академии, между улицей Прянишникова и зданием типографии ТСХА, среди деревьев спрятался весьма любопытный памятник. Это памятник Митрофану Кузьмичу Турскому — русскому лесоводу, профессору Тимирязевки.

Википедия предлагает довольно содержательную статью о самом профессоре (которую мы не будем повторять), но о памятнике современные сведения совсем скудны. Поэтому Северяне, время от времени пристально созерцая данную скульптурную композицию, составленную из бюста М. К. Турского и высокого постамента с барельефом на тему природы, решили разобраться во всем сами.

Прежде всего интересно было узнать, что это единственный в Москве памятник лесоводу. По крайней мере, об этом сообщает сайт ТСХА. Также это старейший памятник на территории Тимирязевской академии — об этом мы узнали из путеводителя "Скульптура Тимирязевки", изданного коллективом авторов ТСХА.

Во-вторых, место для памятника явно выбрано не случайно. Здание, близ которого установлен памятник, — это Лесной кабинет, фактически основанный М. К. Турским. Здание сейчас числится по адресу: г. Москва, ул. Прянишникова д. 15 (учебный корпус No.13). Раньше дом носил номер 28, а начинал он свою историю как... манеж для верховой езды, затем обращенный в жилой дом.

 

Здание Лесного кабинета до покупки имения в казну в 1860 году. // 1865‑1915. Пятьдесят лет Высшей Сельскохозяйственной Школы в Петровском Разумовском. — 1917. — С. 32.

 

Вид лесного кабинета. // 1865‑1915. Пятьдесят лет Высшей Сельскохозяйственной Школы в Петровском Разумовском. — 1917. — С. 33.

(Снято с Тимирязевской улицы в направлении севера, перед зданием поперек фотографии проходит улица Прянишникова. — Прим. Северян.)

 

В-третьих, были обнаружены колоссальные разночтения в инициалах архитектора памятника. По одной версии, автором проекта памятника является студент Сельскохозяйственной академии по фамилии Дзюбанов, победивший в конкурсе среди 11 проектов. Тут различные источники варьируют инициалы автора памятника: есть версия "П. В. Дзюбанов" (это известный скульптор, живший в 1874‑1951 гг. и окончивший Казанское художественное училище), "В. П. Дзюбанов" (фигурирующий как студент Тимирязевки и скульптор), а также "М. И. Дзюбанов" (так считает база объектов культурного наследия на сайте Правительства Москвы).

Что могло быть в реальности? Сын скульптора П. В. Дзюбанова мог учиться в Тимирязевке, а отец мог по проекту сына сделать изваяние. Пока это только догадки, попозже попробуем найти документальные источники. Не вызывает сомнения только один факт: тот, кто придумал проект памятника, очень хорошо знал и самого Турского, и область его деятельности. Такое нельзя перенять от других — такое нужно знать и чувствовать.

Некоторую ясность вносит объемная заметка в газете "Искры" от 5 августа 1912 года, посвященная открытию памятника. Приводим ее полностью вместе с фотографиями.

"Открытие памятника М. К. Турскому.

Фот. А. И. Савельева.

29-го июля в Петровско-Разумовском, в институтском саду, состоялось торжественное открытие памятника русскому ученому лесоводу М. К. Турскому, профессору сельско-хозяйственного института. На открытии присутствовали вдова и сыновья покойного профессора. Произнесен целый ряд речей, в которых отмечались крупные заслуги покойного перед русской наукой и лесоводством. Возложена масса венков. Памятник работы арх. П. В. Дзюбанова, изобразившего профессора на кафедре за чтением лекции. На памятнике имеется надпись: "Славному сеятелю на ниве лесной — лесная Россия".

 

 

Памятник Турскому после возложения венков.

 

У памятника во время панихиды.

 

 

Проф. Н. С. Нестеров произносит речь.

 

 

Студенты своему профессору.

Венок из колосьев ржи.

 

 

У памятника во время произнесения речей.

 

На фотографиях хорошо видно, как была оформлена территория вокруг памятника. Деревья, которые сейчас смыкаются кронами высоко вверху, еще едва доходили до вершины памятника. Тем заметнее возвышается бронзовый бюст Турского, словно прорастает из холма, подобно дереву, стремится вверх, вырываясь из постамента, высеченного из мелкозернистого гранита с побережья Финского залива. Прочный, крепкий, основательный памятник человеку, заложившему основы целой науки.

А что мы видим на барельефе, тематика которого словно выглядит отвлеченной для несведущего зрителя? Старик сажает юное деревце (сосну или ёлочку) в землю, а мальчик с игрушкой наблюдает за процессом. Сзади на фоне — солнце за горизонтом, ряд высоких елей. Красиво, изящно, опять же на тему природы. Давайте-ка попробуем заглянуть поглубже и разобрать каждый элемент картины, пользуясь литературными источниками.

В 1917 году профессура Академии издала второй том сборника очерков "1865‑1915. Пятьдесят лет Высшей Сельскохозяйственной Школы в Петровском Разумовском", один из которых был написан учеником М. К. Турского, — а к тому времени уже профессором, которого мы уже видели на фотографиях с открытия памятника, — Н. С. Нестеровым (с. 242-411). В статье он разбирает исторические данные, а также подробно описывает текущее состояние Лесного кабинета, основанного его учителем. Так вот, Нестеров рассматривает цикл деревьев как жизнь, начинающийся "родами" (именно так, в кавычках) и заканчивающийся смертью. Обращают на себя внимание, например, три цитаты:

"Вглядываясь в физиономию леса и вдумываясь в условия, определившие вышеуказанное распределение насаждений…" (с. 272).

"В даче есть, как уникум, 50-летний экземпляр вяза (в уч. v¹ 7 кв.), с давних пор выделяющийся каждый год очень яркою осеннею окраскою своих листьев. Часто на ильмовых, как и на кленах, эта окраска бывает связана с близкою смертью растения, но вышеупомянутое дерево, удерживающее свой признак уже около 20 лет, очевидно, не относится к категории погибающих, а составляет особую форму (U. effusa coloranta)" (с. 304).

"Подрост является тою молодою формациею, которая, зарождаясь нередко при трудных "родах", постепенно развивается и наконец выступает на сцену жизни на смену старого, умирающего... Эта молодежь определяет собою судьбу растущего леса при естественном его возобновлении; в ней намечаются в зародыше первые этапы последующей эволюции насаждения, которая порою поражает человека весьма крупными метаморфозами, столь же с первого взгляда поразительными и загадочными, как, например, появление бабочки из гусеницы" (с. 315-316).

Несомненно, отношение к лесу и отдельному дереву как живому организму, почти человеку, передалось Нестерову от его учителей. Важно понимать, чем всю жизнь занимался М. К. Турский, причём вместе со своими учениками — студентами: учился сам и учил других возобновлять лес. В частности — хвойный (сосновый и еловый). Для этого и были заведены опытные участки, для этого и велись наблюдения. Ведь по крайней мере с середины XVII века данная местность на севере Москвы очень страдала от бессистемной вырубки леса для строительства, топлива и бесконтрольного сенокоса.

Сосна является коренным и основным растением Петровской дачи: семена для нее когда-то наносило юго-западным ветром из сёл, стоящих на песчаных берегах Москвы-реки, а песчаные берега как нельзя лучше подходят именно для сосны. Густой сосновый лес перемежался дубами, которые довольно густо росли ближе к "Амстердамской ферме". Нестеров пишет, что вмешательство скота и человека практически уничтожило дубняк в селе Астрадамове возле Соломенной сторожки, оставив лишь отдельно стоящие дубы (вот откуда исторически взялось название Дубки!). В результате когда-то густейший сосновый лес с вкраплениями дубов (который в начале XX века еще уцелел ближе к пасеке ТСХА) постепенно превратился в редколесные луга с отдельно стоящими по-прежнему дубами, что обратило на себя внимание лесоводов, включая М. К. Турского. Всего за полтора века (с середины XVII до конца XVIII) на этом участке практически полностью исчезла сосна, когда выборочная рубка сменилась сплошной ради расчистки лесных площадей под сенокосы и пастбища. Вмешательство человека всего за 150 лет коренным образом изменило, как бы сейчас выразились, экосистему местности.

С середины XVIII века делается акцент на повторное — и очень успешное — заселение этих площадей соснами. Подводя итоги в 1917 году, Нестеров отмечает, что "в общем физиономия лесной дачи за истекший 53-летний период времени изменилась до неузнаваемости" (с. 274). В фотоотчетах везде подчеркивается, что сосна в многоярусных лесах везде формирует верхний, самый высокий ярус насаждений.

В 1875 году Турский направляется в командировку в Германию (после которой получает должность в Академии): знакомится с лесным хозяйством, перенимает опыт преподавания лесоводства. Изучая ведение лесного хозяйства в Германии в следующем, 1876-м, году, Турский постепенно приходит к выводу о невозможности слепого подражания лесоводству более южных районов, каким является, например, Германия. И тут же в очерке Нестерова находим, что до 1881 года семенной материал сосны в Тимирязевке завозился преимущественно из Германии, а затем была построена собственная семяносушильня (с. 283), поскольку немецкий посадочный материал имел дефекты, неприемлемые для целевого назначения сосны в России. Таким образом, практически все искусственные посадки сосны в Тимирязевке начиная с 1880-х годов выращиваются уже на основе собственного подмосковного семенного материала, а семена из других регионов берутся, в основном, только для опытов.

В те же годы наравне с сосной на Лесной даче активно сажают еловые деревья, которые приживаются легко и образуют нижний ярус двухярусных сосново-еловых насаждений. Но, в отличие от сосны, Нестеров высказывает предположение, что ель — относительно новое для Тимирязевки растение, занесенное из северо-восточной части Московской губернии во второй половине XIX века, причем заселение елью продвигалось снизу вверх по речке Жабенке. Точно так же, до 1881 года семена ели выписывались, в основном, из Германии, а затем стали заготавливаться в собственной семяносушильне. Нестеров обращает внимание на то, что в 1915 году не удается найти елей в возрасте 90-100-110 лет, что затрудняет датировку первичного заселения елью Лесной дачи, поскольку сплошная вырубка на территории дачи уничтожила "первопоселенцев".

Вот как пишет Нестеров о научном вмешательстве в жизнь леса:

"Лесоустройство в Петровской даче произведено в 1863 году известнейшим в то время в России, по своей опытности, таксатором графом А. Р. Варгас-де-Бедемаром, труды которого по проектированию организационного плана хозяйства здесь, проникнутые сознанием важности грядущих судеб этой дачи, побуждают хранить о нем благодарную память.

Проведение же в жизнь организационного плана составляет выдающуюся заслугу профессора М. К. Турского, который в течение свыше 20 лет (1875‑1899 гг.) своею неутомимою работою созидал и усовершенствовал хозяйство в даче, подняв его на соответственную высоту; вместе с тем он прочно поставил здесь экспериментальные исследования.

Из местных древесных пород лесоустроителем отведено сосне первое место, как породе желательной для господства в даче в будущем, на том основании, что от сосны обеспечен больший доход сравнительно с другими породами".

 

Граф А. Р. Варгас-де-Бедемар (29.10.1816‑22.07.1902). // 1865‑1915. Пятьдесят лет Высшей Сельскохозяйственной Школы в Петровском Разумовском. — 1917. — С. 328.

 

Профессор М. К. Турский (21.03.1840‑16.09.1899). // 1865‑1915. Пятьдесят лет Высшей Сельскохозяйственной Школы в Петровском Разумовском. — 1917. — С. 329.

 

В первый же год своей работы в Тимирязевке, уже в 1875 году Турский закладывает постоянный питомник, а в 1877 году территория, ранее отведенная под степное лесоразведение, отдается под опыты с разведением сосны и ели разными способами. В 1885 году в связи с растущим спросом на посадочный материал был устроен еще один питомник, поскольку с 1882 года Лесная дача начинает продавать посадочный материал сторонним покупателям. Что интересно, вышеупомянутая семяносушильня сначала обходилась довольно дорого, сбор шишек был скудным, но затем местные крестьяне всё активнее участвовали в сборе шишек, и с начала 1890-х годов уже практически не было перебоев с семенным материалом. Дела пошли настолько хорошо, что в 1896 году семяносушильня была оштукатурена изнутри, в 1897 году хватило средств на оборудование в ней асфальтового пола, а по образцу и чертежам ее было устроено множество подобных семяносушилен по всей России.

Лесоустроитель ставил эксперименты по изменению цикла вырубки и возобновления лесопосадок (80, 70, 60 лет), дроблению 60-летнего цикла на 15-летние этапы, не забывая при этом об экономической целесообразности, сравнивая экономическую выгоду от выращивания разных пород, исходя из востребованности лесоматериалов на рынке. Было рассчитано, что наилучшей зрелости древесины, "экономической спелости", сосна достигает к 85-90 годам, то есть почти через век после "рождения". Опыты проводились, в том числе, для совмещения циклов физической зрелости древесины и ее экономической востребованности, что говорит об обширных экономических знаниях и рационализаторстве лесоустроителя.

Уже с 1886 года на Лесной даче функционировала собственная лесопилка, снабжавшая население пиломатериалами. Однако Нестеров обращает внимание на низкую рентабельность поставок леса в саму Москву из-за дорогой логистики. Зато ближайшие деревни и сёла (в том числе Лихоборы, Бескудниково и Владыкино) в самом конце XIX и начале XX века поддерживали практически стабильный спрос на древесину. Исключение составляли только годы строительства Окружной железной дороги, когда спрос на пиломатериалы Лесной дачи временно упал из-за сплошной вырубки леса вдоль МОЖД и более близкой доступности материалов.

Любопытно посмотреть, на что же расходовался доход от продажи лесоматериалов. Формировавшийся таким образом капитал Лесной дачи позволял производить расходы, полезные как для хозяйства дачи, так и для развития науки:

в 1881 году за 823 рубля были приобретены планы заграничных лесничеств (Вермсдорфского, Луппы и Танненгейзер) для Лесного кабинета;

в 1885 году 7320 руб. потрачены на постройку дома для ассистента, а в 1899 году тот же дом отремонтирован за 2329 руб. Судя по инициалам (Г. М. Турский), ассистентом вполне мог быть сын Митрофана Кузьмича Турского;

в 1890 году за 1662 руб. произведена переделка Старого шоссе;

наконец, в 1893-1895 гг. за 2521 руб. устроен пограничный вал с живой изгородью, защищающий лес от вытаптывания и самовольной вырубки.

Помимо этого, Лесная дача давала ссуды другим подразделениям Тимирязевки (например, ферме) и вообще сторонним ботаническим садам, например, Никитскому саду. Интересно отметить, что экономическими расчетами, отчетами и прогнозами занимался непосредственно М. К. Турский. Более того, Турский в своем труде уже в 1893 году активно настаивал на возведении ограждений вокруг леса Академии, чтобы защитить его от вандалов в лице гуляющей публики, а также сберечь от воровства сами насаждения (особенно в рождественский период, когда по понятным причинам активно вырубались ёлки), дорогостоящие метеорологические приборы, лошадей и инвентарь.

Как ученый, Турский также исследовал болезнь сосны — опадение хвои. В результате наблюдений он вывел, что причиной является поражение сосны грибом, и выработал способы борьбы с ним. Помимо этого, с 1890 года Турский совместно с ассистентом В. И. Советовым проводил опыты по выяснению прочности древесины разных пород деревьев в зависимости от высоты и времени рубки, а затем искал закономерности, изучал экономическую целесообразность и выводил планы порубки для бесперебойной поставки леса на рынок и непрерывного искусственного возобновления леса.

 

 

Теперь, если посмотреть на барельеф с этими новыми знаниями, то нам видится такое прочтение. Сам старик похож на Турского, но одет по-крестьянски, в штаны и лапти — так подчеркивается близость человека к земле. Он стоит на коленях (в такой же позе сняты работники и студенты на полях Тимирязевки в очерке Нестерова) и сажает молодую сосенку. У него по-стариковски морщинистые, но крепкие и жилистые руки — они выписаны как-то особенно четко по сравнению с остальными элементами картины. Руки сформировавшейся личности (в отличие от мальчика, у которого еще гладкая кожа, ровные черты лица). Примечательна линия горизонта: старик весь под ней, уже ушёл под землю, он доделывает на земле последние дела и передает опыт следующему поколению, а мальчик головой еще только проклёвывается сквозь землю, прорастает, словно новое солнышко или молодое деревце, "молодежь", и ведь не случайно он стоит точно в ряду молодых сосен, он — одна из этих сосен. Сосен будущего. Старик уходит, видя преемственность поколений. Мальчик символизирует учеников, студентов, того же Нестерова: он смотрит, наблюдает, учится, перенимает опыт. Для старика солнце за горизонтом клонится к закату (еще чуть-чуть, и закатится совсем), а для мальчика еще только наступает рассвет, впереди длинный день длиною в век — и ведь нельзя однозначно сказать, какое время суток здесь изображено. Позади — взрослые вековые ели, достигшие настоящей зрелости в 85-90 лет, они уже готовятся быть срубленными, крайняя правая уже совсем согнулась от старости, а на их место уже заступают стройные ряды молодой поросли. Ели — нижний ярус, они будут сначала защищать, а затем подпирать молодой верхний ярус сосен. Барельеф будто говорит: "Забираешь у природы старое — верни на его место новое". Не зря на тыльной стороне памятника есть едва заметная подпись: "Славному сеятелю на ниве лесной — лесная Россия". Сеятель во всех смыслах — сеятель леса, знаний, учеников, о чем также пишет Нестеров.

 

 

Со смертью Турского заканчивается девятнадцатый век и начинается век двадцатый. Елям на горизонте уже почти сто лет, они прожили свой девятнадцатый век, а в двадцатый век шагают новые, молодые сосенки. Напоследок — любопытный рисунок 96 на с. 267 вышеупомянутой книги: "Дождемер в 12-летнем сосняке (уч. е 4 кв.). Снято в августе 1911 г.". Значит, посажены эти сосенки и ёлочки именно в 1899 году, когда умер Турский. И они очень похожи на юные саженцы на барельефе. Символично! Ведь не зря до сих пор исполняется традиция, заложенная самим Турским: каждый выпускник Академии непременно сажает в парке ТСХА дерево или куст.

Мы не претендуем на истину в первой инстанции, но такое объяснение содержания барельефа нам кажется очень романтичным.

 

Вместо послесловия.

"За истекшее полустолетие руками студентов заложены в различных местах дачи многочисленные культуры, из которых более ранние выглядят уже строевыми насаждениями. При экскурсионном обозрении этих культур как бы дефилирует длинный ряд поколений слушателей, прошедших через Петровско-Разумовскую школу" (с. 358).

"Снимки эти напомнят бывшим питомцам Академии о давно прожитых годах студенчества и безвозвратно промчавшейся молодости, когда для них, как бы случайным мимолетным эпизодом жизни, было занятие по посадке леса в Петровской даче; вместе с тем эти иллюстрации красноречиво свидетельствуют, что труды по лесоразведению переживают многие и многие десятилетия, оставаясь надолго и после смерти того, кто прилагал руки к посадке древесных растений, в каком бы раннем возрасте ни было сделано это приложение сил" (с. 359).

"В заложенных студентами насаждениях — живой памятник Петровско-Разумовской школы, созидавшийся, по мере роста её, творческими силами природы, — памятник вековечный, величавый, чарующий и полный глубокого смысла. Трогательно напоминая о былом, он будит лучшие чувства в душе и, в перспективах бессмертия, то зовет громко, то тихо манит на подвиг труда для общего блага. Созданный лес вторит призыву поэта:

 

Сейте разумное, доброе, вечное..." (с. 359-360)